— Долго это будет продолжаться? — с тревогой спросила вилисса.
— Пока не приживется, — безразлично ответил Рамон, вытирая лезвие ножа платком. — От двух до пяти часов. Это магия вриколакос. Она, естественно, очень болезненна и, кроме того, враждебна кадаверциан.
Желтый камень, пульсируя, медленно погружался в ладонь Кристофа. На предплечье того четко выступили вены, и казалось, можно было видеть, как течет по ним кровь.
— Дона. — Рамон подал вилиссе второй ремень — пару к тому, которым был привязан колдун. — На всякий случай. Побочный эффект в виде неадекватных реакций пройдет довольно быстро, но если что…
— Благодарю, Рамон, — холодно ответила девушка, по-прежнему обеими руками сжимая ладонь колдуна. — Не думаю, что это потребуется.
— Как знаешь. — Он отвесил вилиссе ироничный поклон. — Ну что ж. Больше моя помощь не требуется.
— Спасибо, — хрипло произнес кадаверциан, не открывая глаз.
— Пока еще не за что.
Когда за вьесчи закрылась дверь, девушка поспешила обратно в гостиную. Кристоф сидел в прежней напряженной позе. Волосы прилипли к его мокрому лбу, под приоткрытыми веками виднелись светящиеся зеленью узкие полоски белков. И вместе с острым сочувствием Дона ощутила неожиданный приступ злости. На Основателя, Дарэла, вриколакосов и самого мастера Смерти.
— На какие жертвы еще ты готов пойти ради него?
— Ради него? — переспросил колдун, едва шевеля губами.
— Я говорю про Дарэла. Почему ты скрываешь от всех, что он жив?
— Лориан мог ошибиться. Основатель великолепно умеет морочить голову…
— Нет! — воскликнула вилисса, сама удивляясь своему гневу. — Ты знаешь, что он говорил правду! Но ты утаил даже про Витдикту. Ты знал, что большинство из нас… все мы между спасением нашего мира и спасением телепата выберем первое.
— Я хочу дать Дарэлу убежище, где он будет в безопасности… — словно не слыша ее последних слов, сказал Кристоф. — В относительной безопасности. Там, откуда Основатель не сумеет выбраться. А у нас будет время для того, чтобы решить, как убить одного и выручить другого.
Дона молча покачала головой, понимая, что все ее возражения бессмысленны. Колдун, как всегда, уже все решил, и переубедить его будет невозможно.
— Иноканоан научил тебя выходить в их мир?
— Да. Научил, — после недолгой паузы ответил собеседник, и его тон не понравился Доне. Она взглянула на собрата и увидела глубокую морщину, появившуюся на его лбу.
— И что он взял взамен?
— Мои сны, — усмехнулся Кристоф, растирая запястье привязанной руки.
— Сны?! — удивилась вилисса. — Мне никогда не казалось, что в наших снах есть большая ценность. Впрочем, лигаментиа всегда думают иначе, чем другие.
Колдун рассеянно кивнул, размышляя о своем, а потом вдруг схватился за плечо привязанной к креслу руки, словно пытаясь не дать боли ползти дальше.
— Оборотни действительно… нас не любят, — выговорил он с трудом, и гнев вилиссы тут же растаял в потоке горячего сострадания.
— Это скоро закончится. — Она снова села на пол рядом с колдуном. — Если Рамон не ошибся.
Кристоф усмехнулся и опустил руку ей на голову. Порезы затягивались, камень, наливаясь кровавым светом, медленно сливался с ладонью.
— Надеюсь, я не обрасту шерстью и не начну выть на луну, — сказал кадаверциан, стараясь отвлечь Дону от тревожных мыслей.
— Я знаю, зачем ты делаешь это, — произнесла она тихо. — Из-за Флоры.
Вилисса почувствовала, что колдун убрал ладонь с ее волос, и горько улыбнулась.
— В Дарэле ее кровь, частичка ее силы. Поэтому ты защищаешь его. Ты пытаешься сохранить все, связанное с ней.
Она поднялась и теперь смотрела на колдуна сверху вниз.
— Я начинаю верить в могущество даханавар. Они не отпускают тех, кому были дороги, даже после смерти.
Девушка отвернулась и хотела выйти из комнаты, оставив Кристофа наедине с его болью, но ее остановил его резкий голос:
— Дона, проследи за тем, чтобы с этого дня кадаверциан прекратили всякое общение с другими кланами. Ни телефонных переговоров, ни личных встреч, ни писем.
Она повернулась с удивлением, опасаясь, что начинаются обещанные неадекватные реакции. Но колдун смотрел на нее совершенно осмысленно. Жестко и требовательно.
— Ты поняла меня?
— Да, мэтр, — отозвалась она холодно и почтительно. — И как долго продлится эта неожиданная изоляция?
— До тех пор, пока я не посчитаю нужным ее отменить, — ответил он, закрыл глаза, прислонился затылком к спинке кресла, а потом сказал тихо, обращаясь как будто уже не к вилиссе: — Несколько сотен лет назад я уже говорил нософоросу о том, чего хочу. Сохранить этот мир неизменным. А единственное, что может сделать Основатель — разрушить его.
Человек наделен чем угодно, но только не разумом. И в сущности я рад, что это так.
Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея.
В парке пахло весной. Воздух, наполненный ароматами мокрой коры, влажной земли и последнего снега, растекался над землей, словно река в половодье, сметая холодные серые запахи зимы.
На тонких деревцах вербы начали лопаться жесткие почки, из-под них выглядывали пушистые, мягкие «барашки». Деревья свободнее раскачивали ветвями, освобожденными от мороза. По лужам, прихваченным по краям корочкой льда, пробегала рябь.
Несколько молодых людей и девушек сидели на спинках двух скамеек, поставив ноги на сиденья, и весело болтали. Их голоса звучали звонко и пронзительно в свежем, прохладном, струящемся воздухе. Словно крики птиц, почувствовавших наконец, весну и слегка опьяненных ею.